Граф-затворник - Страница 20

Глава 6

Они двигались по парку в полном молчании, каждый погрузился в свои мысли. Персефона изо всех сил пыталась понять: куда могли увезти ее младшего брата. Лет пятьдесят назад здесь были такие ужасные дороги, что никакой незнакомец не смог бы по ним проехать, не «оповестив» об этом половину соседей. Теперь же почтовые тракты позволяли развивать приличную скорость, и к тому же лето стояло сухое и жаркое. Не исключено – сейчас Маркус может быть уже на полдороге к Ирландии или к Лондону. Она попыталась поставить себя на место похитителя, но ничего не вышло: нельзя было сосредоточиться – перед ней маячила спина широкоплечего графа Калверкоума.

Интересно, радовалась ли Аннабель де Морбарай, что ее опекун уехал за сотни миль и погрузился в свои заботы, предоставив ей жить долгожданной собственной жизнью? Персефона представила, каково чувствовать себя одной-одинешенькой во всем мире, и содрогнулась. Нет, едва ли Аннабель за это его благодарила. Судя по всему, и отец Алекса Фортина, и его единокровный брат были невероятными эгоистами, заботились только о себе. Мисс Сиборн возблагодарила Бога, что сама выросла в окружении любящих родных.

– Вот это дуб Трех Сестер, – показала она на вековой дуб, когда они спустились с холма, расположенного между поместьем и оленьим заповедником. – Не знаю, бывали ли вы здесь с Джеком и Ричем, когда еще мальчишками лазали по деревьям. Мои младшие сестры считают себя слишком взрослыми и утонченными и не забираются на него, не хотят портить платья и пачкать туфельки, но вот Маркус, подозреваю, этим и сейчас не гнушается.

Она осеклась из-за возникшей перед глазами картины: ее шалопай-брат больной, без сознания находится в руках какого-то отчаянного негодяя. Глаза обожгли горячие слезы, но она загнала их внутрь, не хотела подтверждать всеобщее мнение о женской слабости.

– Он скоро вернется и снова будет отравлять вам существование, – пообещал граф, словно понимая ее родственные чувства. Однако такое маловероятно, учитывая его неприязнь к своему единокровному брату.

– Вы этого не знаете.

– Я умею пользоваться своими мозгами. Несмотря на его возраст – все-таки двадцать три года – и на присутствие неподалеку любовницы, Маркус все равно еще мальчишка. Уверен, он наслаждается своей принадлежностью к семье Сиборн и знает: его никогда не призовут управлять родовыми имениями или любыми другими владениями семейной империи. Возможно, когда-нибудь он и найдет применение своей энергии и интеллекту, но пока ведет себя как очаровательный бездельник и шалопай. Мне кажется, он не осознает своего будущего. Если старший брат действительно пропал без вести, то ему придется брать в руки бразды правления семейными владениями и деловыми предприятиями покойного отца. Он ведь совсем не корыстолюбив – и это придает ему особое достоинство в глазах родных.

– И не слишком амбициозен. Да, это так, – признала Персефона, соглашаясь с его проницательными выводами.

– Полагаю, вы на его месте вели бы себя иначе.

– Я собираюсь жить своей жизнью, – сообщила она, не очень уверенная во внимании собеседника.

Граф внимательно оглядывал дуб и окрестности, запоминал каждую мелочь. Затем он соскочил с лошади и стал разглядывать землю, пытаясь найти хоть какие-то следы.

– И горе тому, кто попытается вам сказать «нет»? – Он быстро взглянул на нее.

Персефона по-прежнему оставалась в седле на своем любимом мерине и с подозрением наблюдала за графом.

– Разумеется, – согласилась она и величаво кивнула.

– Может, вы в прошлой жизни были воительницей или атаманшей разбойников? – лениво протянул он, и Персефона снова почувствовала внутри гнев, ведь граф задал вопрос так, словно подтрунивал над ней.

– Если бы я родилась мальчиком, сыном джентльмена, я бы стала моряком или военным. У меня не хватило бы такта и чувства ответственности, чтобы служить церкви или закону.

– И, вне всяких сомнений, к тридцати годам дослужились бы до генерала или адмирала, – отозвался он, осматривая кусок сухого торфа так, будто перед ним находились королевские драгоценности.

– Интересно, почему ваши слова не кажутся мне комплиментом? – спросила она. На самом же деле ее интересовало: что такого примечательного обнаружил граф на этой земле? Но она не хотела вопросами выдать свое любопытство.

– Потому что у меня нет приязни или доверия к большинству людей на моем жизненном пути.

– И обо мне вы столь же «теплого» мнения? – не выдержала она.

– Я не рукоплещу вашей репутации самой очаровательной девушки Сент-Джеймса, но это не означает, что во время пребывания в Индии я потерял оба глаза, – сказал он, не отрывая взгляда от одиноких пучков иссохшей травы, словно они его завораживали.

– Да вы вообще представляете мое состояние? Вы же постоянно отодвигаете меня в сторону, как какую-то декоративную безделушку! – возмутилась она.

Граф ничего не ответил, только пожал плечами и вернулся к своему исследованию. Персефона наградила его яростным взглядом, но при этом подумала: помнит ли он, что она считала его юным прекрасным Адонисом до того, как он отправился в Индию?

– Вы видите поврежденным глазом? – услышала она себя будто со стороны, испытывая одновременно и страх, и притягательность, как при ужасном зрелище перевернувшейся кареты. – О, простите! Это бестактно с моей стороны!

– Нисколько, хотя я терпеть не могу, когда женщины таращатся на мое изуродованное лицо, а если я смотрю в ответ, отворачиваются, готовые вот-вот упасть в обморок. Но если вы поступите так же, я немедленно уеду и больше не позволю вам вмешиваться в мои дела, – ответил он и сардонически улыбнулся, отчего Персефона вновь едва не ощутила себя глупой влюбленной девочкой.